Этой осенью мы избавились от школьных грез, которые еще преследовали нас по началу. От старых влюбленностей, от привычки зубрить учебники, от ностальгии по школьным театральным постановкам и дискотекам в темном актовом зале.

Второй курс словно приоткрывает занавес: вот оно, вы видите! Вот они ваши студенческие годы, их самый расцвет. Вам все прощается, вам все можно. Только смотрите друг на друга открыто, не ищите иных, а любите тех, кто рядом с вами.

Так мы и жили.





- … Эй, двадцать седьмая! Дайте вашу большую кастрюлю.

Голубоглазый Рябинкин несся по коридору прямо мне навстречу. Запыхавшись, затормозил у самого моего носа и снова сказал:

- Кастрюля есть?

Рябинкин мне нравился до одури. То есть, выражаясь, литературным языком, я в его присутствии немела, ничего не понимала и не слышала. Он был футболистом, но играл не за наш университет. И когда мы выходили болеть на поле за нашим Домом, то всячески оскорбляли Рябинкина, чтобы он задумался на тем фактом, что играет против своих. Я особенно громко кричала «Рябинкин, не тронь мяч!», и надеялась, что он никогда не узнает, как сильно он мне нравится.

Всегда он ходил в синих коротких шортах и голубом свитере, под цвет глаз. Чаще всего в ту осень его красивые голубые глаза слезились и краснели, и причиной тому было пристрастие к курению травы. Было ли это ужасно? Там, где мы жили, это было обычным делом.





Не было ничего красивого в новом корпусе университета. Серовато-белое здание, внутри все изрезанное лестничными пролетами, показавшиеся архитектору очень мудрым решением, стало нашей alma mater. Но случались такие везения, как огромная аудитория, окна которой выходят на университетский парк и желтое старое здание. Когда лекция была особенно скучной, но присутствие – обязательным, я садилась у окна и рисовала голые прутики деревьев на фоне выцветшего желтоватого дома. Вся эта осенняя печаль сменялась настороженной серьезностью во время семинаров Желудева. Он очень умело манипулировал нами, заставляя бояться даже самых подготовленных студентов.





В начале октября грянул первый день рождения с участием всей нашей компании. Очень запомнился тот факт, что мы, три девушки-соседки, были одеты в чужую одежду. На мне была Леркина юбка, на Лерке – Асина кофточка, а на Асе – голубой свитер Рябинкина. Нас троих запечатлел кто-то на фотопленку, и у меня до сих пор хранится эта глянцевая, выцветшая за время карточка с того дня рождения: мы стоим в обнимку, а позади мальчишки пишут на оконном стекле что-то…